Пожалуй, Олег Кузьмищев – самый харизматичный актер смоленского драмтеатра. Стоит ему выйти на сцену, во тьму зала начинает бить сногсшибательная, сумасшедшая энергетика. Слово, жест, и атмосфера мгновенно накаляется, пространство рассыпается фейерверком электрических искр. Кузьмищев может просто молчать, что он чаще всего и делает в постановке Барковского «Ищу настоящего мужчину», и этой повисшей в воздухе паузы вполне достаточно для достижения эффекта завоевания зрителя. Он держит публику в кулаке! Как странно – этот невысокий человек со сцены кажется гигантом. И в то же время Кузьмищев – режиссер, не обделенный талантом. Подтверждение тому – спектакли «Ночь Гельвера» и «Отец». Жаль, их сняли. Слишком серьезные, заостренные на психологии, повернутые «внутрь человека». «Нужно хоть в чем-то оставаться Сократом», - убежден Кузьмищев. И – остается. Впрочем, он не прочь пошалить, потому и ставит озорную комедию Марка Камолетти «Боинг-Боинг». «Только не спрашивайте меня, о чем спектакль», - умоляет Олег. Не спрашиваю. Что нового можно рассказать о романе молодого парижского ловеласа с тремя очаровательными стюардессами?- Пьеса Камолетти – ваш личный выбор, или «социальный» заказ?- Фифти-фифти. Нужно было поставить что-то комедийное, и я решил: «Почему бы не рискнуть?» - еще ни разу в жизни не брался за комедию. Да и зачем кривить душой, оправдываться: «Мы делаем то, что хотим». Нет. Время такое, людям надо веселое. На смешные спектакли приходит больше зрителей, такие постановки дольше живут.- Чем тяжелее время, тем больше комедий. Выходит, сейчас хреновое время!- Ну и не только поэтому! Как говорил Сократ, когда разговаривал с греческой гетерой… Знаете эту легенду?- Напомните. - «Сократ, ты лысый, серьезный, умные вещи говоришь, а ходят больше ко мне!» А он отвечает гетере: «Иначе и быть не может. Ты тянешь людей вниз, а мне приходится тащить их вверх». Тянуться вверх сложнее, чем падать. Помните, как в песенке веселой поется: «Распоясалась всякая дрянь!»? Сейчас их время. Никуда не денешься. Многие заказывают «посмеяться» не потому, что жить тяжело, а в силу того, что наконец-то… дорвались. Подобное происходит во всех сферах. Значит, так тому и быть.- Что бы вам хотелось поставить на перспективу? От души, не на заказ? - Нет у меня особых перспектив. Задумки – есть. Пьеса Толстого о молодом Иване Грозном - совершенно неожиданная, дает возможность посмотреть на этого человека иначе, не так, как диктует выдуманный штамп. Какое у нас представление о Грозном сложилось? Придурок с крючковатым носом и жидкой бороденкой из-за угла выглядывает. Ужас!- Его так Эйзенштейн изобразил. - Паранойя полная! Фильм любопытно смотреть, но только как сказку, не претендующую на историческую достоверность. Есть у Толстого интересная причина, заставившая Грозного безумствовать. И у Чехова есть пьеса, «Иванов», которую заштамповали. А мне хочется разрушить стереотипы, избавиться от навязанных тебе систем координат. Почему-то многие (и я не исключение!) десятилетиями принимают чужые штампы за свои мысли. И вдруг, неожиданно для себя открываешь удивительную истину: «Да ведь это ж совсем не так было, ребята!» Любая крамольная мысль возможна! Пьесу писали люди, они тоже могли ошибаться, что-то, возможно, и не дописать. Запросто такое бывает, когда драматург за режиссерские домыслы еще и спасибо скажет: «Смотри-ка, персонаж получился еще интересней, чем я его задумывал!». И с великими - та же история, возьмем хоть Чехова, хоть Шекспира. Начинается качественно иное восприятие текста, и произведение обрастает… новыми штампами. Но менять черное на белое все равно нельзя – тогда и пьеса будет называться «Не Иванов». - Спектакль выпустить – что ребенка родить. В этот раз беременность трудная?- Вы про «трудные роды»? Моя молодежь прочтет интервью с Кузьмищевым в газете, и что потом она мне скажет?! «Вам тяжело с нами?» Неужели вы думаете, что режиссер вскакивает по ночам в поту? Я нормально сплю. - Значит, не боитесь, что молодые актеры подведут. - Нет. Я их знаю. Знаете, в чем сложность? Они не могут постоять за себя. Не в том смысле, что побаиваются со мной спорить, ругаться. Актеры – неопытные, и своего пока ничего не могут предложить. Попали в трудную ситуацию: спектакль большой, сцена еще больше. Очень стараются, но порой от своей неопытности деревенеют, от них бывает трудно чего-то добиться. Это нормально. Никто из нас поначалу звезд с неба не хватал. Нам нужно понять, что такое «смешно», донести выразительность каждого слова до 15 ряда – сложная задача для огромного зала. У Большой сцены есть особенность: если зритель сидит далеко, он может не увидеть эмоций на лице актера, не услышать обертонов его голоса. Орать? Беда... Хотя, я слышал, театр покупает мощные микрофоны. Ловят звук так – шепотом бы не пришлось потом говорить. - Вам, как актеру, проще с молодыми работать? - Проще. Но я не знаю, хорошо это, или плохо. Когда в труппу приходит режиссер со стороны, желание выжить заставляет человека работать на пределе возможностей. Хуже, когда ты свой: «Я тебя знаю, ага! Сработаю вполсилы. Прокатит…». Обманчивая тенденция. Не думаю, что в «Сатириконе» или у Захарова режиссер разжевывает актерские задачи, объясняет на пальцах, как сыграть. Режиссер – всего лишь направляющая сила. Мои ребята еще не держат удар, них было мало шансов проявить себя. «Боинг» - неплохой шанс! - Герой пьесы Камолетти запутался в женщинах, как в трех соснах. А мне почему-то хочется, чтобы Олег Кузьмищев дал определение женщины своей мечты. Мечты Настоящего Мужчины.- О! Не знаю, что и ответить. У группы «Белый день» есть чудесная песня, попытаюсь вспомнить слова: «Встречал я женщин умных, сильных, молодых, но не таких, как…» Не могу вспомнить! Что-то еще должно присутствовать, и это «что-то» – у каждого свое. Есть в женщине тайна, какой-то секрет, то, что нужно именно тебе, и эту загадку человек не способен постичь. Пишет поэмы, романы, тома, и все об этом. Что меня держит с моей женой? Кто-то может сказать: «Да привык ты». Нет. Бывает, что людям деваться некуда, мы не берем эти случаи. Есть маленькая изюминка, ее и не объяснишь никак. Вот и я не могу. - Герой вашего спектакля бабник.- Нет. Провинциал. Столичный люд не кидается в крайности, его интересуют совершенно другие вещи. Жители мегаполиса скучные, занимаются заработком денег для осуществления своей убогой мечты. А провинциал вдруг дорывается, ух! до свежего ветра. Хотел сказать – до свежего мяса. Попав из маленького городка в мегаполис, пускается в эксперимент. Азартно, трепетно, легкомысленно! Ломоносов шел в Москву не… за мясом, прорываясь сквозь пустоши расстояний к «складам» человеческой мысли. Наш парень (Артем Казарян) не Ломоносов, но расписание составил себе наполеоновское! Стюардессы будут садиться и взлетать, но ни при каких обстоятельствах не встретятся! Мне интересно его поведение в ситуации, когда этот замечательный план начнет на глазах разрушаться. Если честно, хотелось пошалить! - Пьеса – французская, сюжет - аморальный. Стоит ли зрителю ждать пикантных шуток, провокационных сцен?- Провоцировать не хочу, хотя сегодня многие действительно бросаются в крайности. А смысл? Что ж теперь, исходя из нужд времени, как гетера, ложиться под зрителя? Нужно хоть в чем-то оставаться Сократом.- На каком театральном языке нужно разговаривать со зрителем сегодня? - Да на любом языке, лишь бы разговор не был примитивным, пошлым. Мир такой разнообразный, на сцене есть место и авангарду, и психологическому театру. Жаль, что сегодня человек не может высочайшую, самую глубокую мысль донести до каждого. Пророком быть не-воз-мож-но! Помилуйте, кому в XXI веке придет в голову выйти на площадь и вещать: «Ребята, так жить нельзя! Не делайте этого, остановитесь!»? Тебя в этом замученном мире никто не услышит. И я мир не осуждаю, деваться все равно некуда! Я другого мира не видел, и вы в ином измерении жить не будете, поэтому нужно его принимать таким, какой он есть. Хоть на голове стой, но сумей предложить людям ИНТЕРЕСНЫЕ мысли для размышления! - Символ важнее, чем слово?- Существует опасность остаться символом, который не будет прочитан. Ты хочешь сказать миру что-то важное, а тебя не услышат, как в случае с пророком. Или вообще не поймут. Хуже того, начнут хихикать, шушукаться. Символы требуют большей выразительности, и в процессе их создания возникает закономерный вопрос – на ту ли публику ты работаешь? Не буду кривить душой, на спектакли приходят разные люди, есть среди них и случайные, сами не смотрят, и другим мешают. Чтобы понять пронзительные вещи, нужно время, а тебя могут просто не дослушать. Поэтому, лучшее, что есть на этом свете, - это книга. По крайней мере, я так считаю. Лампу включил, дверь притворил, открываешь ее и ныряешь в огромный мир. - Вы не видели «Боинг-Боинг» в постановке других режиссеров?- Нет. Я смотрел «Иванова». Но тогда еще не думал о том, чтобы его ставить, да и спектакль меня не зацепил. Существует опасность увидеть ошеломляющую вещь, и тогда тебе из-под нее не выбраться. Очень долго придется пережидать - чужие мысли могут перебить твои, причем полностью. Шопенгауэр говорил, что вещь сначала нужно самому рассмотреть, сделать о ней свое суждение, и только потом выслушать мнение другого человека. Иначе ваш мозг не будет развиваться. К плохим мыслям вы, как правило, равнодушны, а хорошие – съедаете, словно ученик, которого с детства начали кормить знаниями, и ему некогда думать самому, он не способен составить свое мнение о чем-либо. - Почему вы пошли в режиссуру?- Наверное, решающую роль сыграли темперамент и мое отношение к жизни. Захотелось с разных точек рассмотреть сложную ситуацию, происходящую со многими людьми, самому попробовать ее решить! И, возможно, ошибиться. Мы же люди, а не боги. В любом случае, режиссер ставит спектакль для себя, а не для того парня… с треугольной головой, который прилетел с планеты Марс. Все равно ты не знаешь, чего он хочет. Лично мне режиссура представляется веселым занятием. - Вы веселый человек?- Я уже полчаса демонстрирую веселье. - Можно паясничать, сколько душе угодно. Хохотать, и при этом грустить… Вы же актер. Как же вам поверить? К тому же постановки «Ночь Гельвера», «Отец», «Медея» - вещи тяжелые, невольно заставляющие задуматься. И вдруг - комедия. Комфортно в новом жанре работать, или проблемы с его освоением все же возникают?- Отнюдь. Мы и на «Гельвере» хохотали, не подумайте, что смеялись цинично. Для того, чтобы показать силу поступка, иногда нужно придать ему комизм. Вы же не наблюдали за собой из-за стекла, когда находились в трагической ситуации? За другими тоже сложно подсмотреть. Человек страдает, а выглядит при этом нелепо, особенно если не слышать, что он говорит. И когда в трагический момент аккуратно подчеркиваешь смешные стороны человека, его поступки, их мотивы производят на тебя гораздо более сильное впечатление Комедия, перефразируя Ницше, смешна, когда тебя не касается проблема, которая заставляет смеяться других. - Например? - Приходишь домой, а у тебя в постели совершенно чужая женщина. Смешно? Нет. А в театре все хохочут, потому что нас не пугает эта трагическая, по сути, ситуация, потому что лично тебя она не касается. - Чего же в вас все-таки больше – актера или режиссера? - Наверное, режиссера. И дома, и в театре пытаюсь командовать. Иногда перебираю. Да и на сцене, как актер, уже наездился, мне многие вещи стали неинтересны. Я не капризничаю, поймите правильно. Неважно, какая роль, маленькая или большая. Хочется, чтобы она была интересной. Вот и начинаешь выбирать персонажа, которого еще не пробовал. Или - текста поменьше.

Анастасия Петракова, Рабочий путь